Сергей Абенов - Молот и меч. Путь гладиатора
Хозяин не будет разбираться и просто напросто вычтет из жалованья стоимость двух рабов. А это ни много, ни мало – шестьсот, а то и семьсот сестерциев. О, боги, если б знать, что так выйдет. Гортатор, самолично отстегнувший цепи на ногах Кота и Косого перед ужином, ожидал совсем другого исхода. Эти двое должны были поднять ночью шум, якобы предотвратив попытку побега Славиуса с галеры, заодно выместив на нем всю свою злость. За попытку побега начальник нижнего трюма на законном основании отправил бы Славиуса на весла, где тот и закончил бы свой путь через год другой.
Легионеры и матросы собрались на мостике кормовой рубки и наблюдали за происходящим сверху. Жизнь на море однообразна, а тут перед их глазами разворачивался настоящий спектакль. Всем была безразлична судьба малолетнего раба и они раззадоривали и без того обозленного гортатора:
– Всыпь ему как следует, старина! Сдери с него кожу своим бичом.
– Сбрось его в трюм, и если он не сломает шею, я выставлю пинту вина.
Бешенству гортатора достигло предела, и он крикнул своим подчиненным:
– Откройте люк! Скиньте этого мерзавца вниз, если не сломает себе шею, сгниет там заживо. Уж я об этом позабочусь.
С рубки спустился ветеран-легионер, тот самый, что иногда разговаривал со Славиусом, и подошел к гортатору.
– Ты не сделаешь этого, парень ни в чем не виноват.
– Какая разница, виноват, или не виноват. Раб, он и есть раб. Его жизнь ничего не стоит, и не важно, умрет он сегодня или завтра, в трюме или в каменоломне.
Старый легионер вытянул на две пяди боевой меч из ножен, его изборожденное шрамами и морщинами лицо затвердело от решимости.
– Сынок, я не знаю, как ты воевал до отставки, может быть смелости тебе не занимать, но твой вчерашний поступок не делает тебе чести. Я видел, как вчера вечером ты отстегнул кандалы на ногах тех двоих. Откуда мне было знать, для чего ты это делаешь. Может они заплатили тебе, чтоб ты помог им бежать, а теперь ты заметаешь следы?
Гортатор побледнел и весь покрылся испариной. Если хозяин узнает, не миновать беды. За пособничество рабам в побеге лишат всех званий, наград и пенсии. Позор всей фамилии, а то и самому наденут рабский ошейник на шею. Ноги его подкосились от таких мыслей, и он прохрипел:
– Что ты хочешь, Оптион?
– Я хочу, чтоб ты забыл об этом парне, а я забуду о вчерашнем. И посоветуй хозяину продать его, здесь ему не место. Придумай чего-нибудь, мол, больной и ленивый.
– По рукам! Я могу быть уверен в тебе?
– Слово солдата тебя устроит? Ну, по рукам!
– И все-таки я не понимаю, какое тебе дело до этого раба?
Славиус, стоял в стороне у фальшборта и не слышал разговора. Он понимал, что речь идет о его судьбе и напряженно ожидал итога. Увидев улыбающееся лицо старого солдата, он облегченно вздохнул и расслабился. Его вчерашний план сработал не так, как он рассчитывал. Он надеялся, что после ночной драки его продадут на берегу, и таким образом ему удастся избежать трюма, куда вознамерился упрятать его гортатор. Но когда ночью цепь обвилась вокруг шеи, он почувствовал, как железные когти смерти приближаются к его сердцу и ему не оставалось ничего другого, как самому убить. Косой, сговорившийся с гортатором и обещавший только наказать Славиуса публично, на самом деле хотел через его смерть вернуть свой авторитет и смыть позор, которому подвергся во время вечерней трапезы. Легионер подошел к Славиусу и, положив руку на плечо парня, сказал:
– Прощай, парень. Тяжело тебе придется с твоим характером, но ты пройдешь свой путь до конца.
– Спасибо, отец!
Славиус вздрогнул от произнесенных собой слов. Он и не подозревал, что знает такие слова, они вырвались из его уст помимо его воли. С трудом сдерживая нахлынувшие на него чувства, он повернулся и пошел прочь.
Старый солдат смотрел ему вслед, покачивая головой и с горькой усмешкой на губах. Жена его умерла при родах много лет назад, и он так и не женился впоследствии, проведя всю жизнь в боевых походах. Может быть, таким он видел своего неродившегося сына, похожим на Славиуса, ловким и сильным, умеющим защитить себя.
Глава 9
Галера бросила якорь в шумной и тесной гавани Остии встала на рейде дожидаться своей очереди на разгрузку. Что и как устроил гортатор, отправившийся вместе с капитаном на берег на доклад к хозяину, Славиус не знал, но его на следующий же день отправили на берег. Он опять оказался на невольничьем рынке, где сотни таких же несчастных рабов всех возрастов ожидали своей участи, надеясь на лучшую долю.
Каждое утро их выводили на невольничий рынок Остии, где они стояли группами, отсортированные по возрасту или по ремеслу, и покупатели осматривали, ощупывали приглянувшегося раба и торговались с продавцами. В четырнадцатилетнем подростке уже просыпался мужчина, и Славиус с интересом приглядывался к молоденьким рабыням. Но не только инстинкты руководили им, но в девичьих лицах он с надеждой искал знакомые черты той маленькой девочки, которая много лет назад стала его сестрой. Однажды взгляд его наткнулся на фигурку девочки лет десяти-одиннадцати с длинной русой косой, стоявшую к нему спиной ярдов в сорока. Славиус рванулся, натянув цепь, девочка в этот момент оглянулась, и он поник, разочарованный – чужое лицо, чужой взгляд. «Да ведь Русане уже лет восемнадцать-девятнадцать, она ведь старше меня. А узнаю ли я ее? Конечно, узнаю» – он был уверен, что они узнают друг друга, сколько бы лет ни прошло с момента их расставания.
В центре рынка находился аукцион, где продавались особо ценные рабы, искусные в каком либо ремесле или отличающиеся красотой юноши и девушки. Рабы стояли на вращающемся помосте, и глашатай выкликал достоинства продаваемых. Он сопровождал свою речь шуточками и прибаутками, привлекая внимание публики. Покупатель приказывал рабу раздеться, осматривал его со всех сторон, щупал его мускулы, заставлял соскакивать с помоста и запрыгивать обратно, чтобы посмотреть, насколько он ловок и проворен.
Специальные люди следили за соблюдением правил продажи: продавец должен был повесить на шею раба табличку и в ней указать, не болен ли раб какой-либо болезнью, нет ли у него физического порока, мешающего работе, не повинен ли он в каком преступлении, не вороват ли и не склонен ли к бегству. В табличке также указывалась и национальность раба. Репутация Славиуса, как склонного к преступлениям и побегу, не позволила торговцу выставить его на продажу с аукциона, не то не миновать бы ему гарема какой-нибудь богатой римской развратницы.
Молодые рабы пользовались большим спросом, и Славиусу приценивалось много желающих, но их отпугивала высокая цена, которую установил его хозяин, желавший хотя бы частично возместить убыток от потери двух рабов. Однажды стареющая матрона, возжелавшая иметь молодых наложников, увидев Славиуса со спины и очарованная его мужественной фигурой, ухватила его за плечо и развернула к себе. Предупрежденный товарищами, юноша обернулся, скосив глаза и пустив слюну, да еще затряс головой. Матрона отпрянула со словами: «О боги, какое страшилище!».
За несколько дней, проведенных среди таких же, как он, невольников, Славиус узнал много нового. Особым спросом пользовались рабы, обученные какому-либо ремеслу, крепкие и с кротким нравом. Цена на них была втрое, а то и вчетверо больше, чем на рабов, не владевших какими-нибудь навыками. Выбирали невольников также по национальности. Галлы считались прекрасными пастухами, особенно для конских табунов, а рослых, крепких каппадокийцев покупали в богатые дома носить носилки. Даки считались прекрасными овчарами, а особенно высоко ценившиеся врачи, чтецы, учителя, вообще образованные рабы, чаще всего были греками.
А что умел он, шесть лет проведший в море? Купить его могли только для морского дела, или разве какая-нибудь стареющая развратница для телесных утех. За шесть лет он привык к морю, и такая жизнь ему нравилась, но перспектива закончить жизнь в трюмном аду его никак не устраивала. Нужно было ждать – он был уверен, что ему повезет, только бы не прозевать нужный момент.
С этого момента Славиус стал внимательно присматриваться к покупателям, стараясь заранее определить их принадлежность к той или иной профессии, хотя и не знал, кто именно ему нужен. И это дало результат, хотя казалось, что он в его состоянии бесправного раба вряд ли сможет повлиять на ход своей судьбы. В то утро его цепкий взгляд выхватил из толпы необычную процессию, отличающуюся от людской массы, наводняющей рынок.
Пожилой мужчина с суровым лицом воина, в короткой тунике и с мечом на поясе, казалось, не замечал толпы, рассекая ее, как нож масло. Сопровождавшие его двое вооруженных людей вели за собой связанных парами шестерых рабов, одного взгляда на которых было достаточно, чтобы понять, что это не ремесленники и не землепашцы. Это были военнопленные солдаты с окраин империи, где велись бесконечные войны. Какая-то, возможно даже большая часть пленных солдат, став рабами, смирялась со своей участью, и кто-то из них становился хорошим ремесленником. Но была среди них такая категория людей, которую даже рабство не могло лишить достоинства и гордости. Такие солдаты, особенно из так называемых «варварских» народов, предпочитали умереть, нежели стать рабочей скотиной, и у них было только два пути – умереть от бича, отказавшись подчиняться, или умереть на арене цирка с оружием в руках.
